НА ГРАНИ РЕАЛЬНОСТИ

То, что его фамилией была «Белухин», нельзя никак исключить. Сначала я пытался придумать нечто вроде «Белугин», но тогда его бы звали «Белуга». Можно было бы поменять его фамилию на «Белунин», но и здесь большая вероятность того, что его будут звать «Белун». А звали его «Белый» и это дико меня раздражает. Собственно, «Белый» был моим соседом по подъезду, мы не очень-то и дружили, пару раз играли в солдатиков у него дома, какое-то время строили шалаши в лесу, и хотя он учился в параллельном классе, наиболее запоминающееся, что у нас с ним вместе произошло, было событие, которое для меня явилось первым опытом мастурбации. Не знаю, была ли она первой для него, думаю, вряд ли. Но я дрочил впервые.

Конечно, до этого я знал слово «онанист» и слышал, как его употребляли наравне с «дурак» и «свинья». Иногда, лежа вечером в своей кроватке, я любил нежно почесывать яички. Но тут в комнату заглядывала мама и, убедившись, что я ещё не сплю, строго велела мне вынуть руки из-под одеяла и сложить их прямо вдоль туловища. Я делал, как она говорила, мама целовала меня и подтыкала края одеяла так, что я оказывался как бы затянут пелёнками, ощущая тело зажатым в тугом, но приятном ватном коконе.

- Пойдём, чего покажу!

Велосипеды были брошены у бордюра и теплым майским вечером двое мальчишек побежали в направлении чащи, из которой вздымалась исполинская стойка линии электропередач. Её необъяснимое гудение и вся таинственность происходящего волновало сердце в предвкушении чего-то нового и необычного, как оно все и происходит в детстве.

Мы встали друг напротив друга, в траве между ног электрического гиганта, и «Белый» сказал, что теперь надо снять трусы.

Он достал пиписку и сказал мне делать тоже самое. Мне казалось тогда, что высоковольтный столб имеет очень серьёзное отношение к происходящему и то, что мы делали с «Белым» - дергали пиписки, означало некий магический ритуал, в котором, почему-то, «Белый» разбирался, а я нет.

Заметив моё недоумение и растерянность от ужаса того, что я что-то делаю неправильно, и сейчас всё испорчу, «Белый» дал совет напрячь мышцы ног. Я напрягся изо всех сил и дёргал пиписку с таким рвением, что чуть не оторвал её. Когда «Белый» застонал «ааа» и задергался, я испугался. У меня так ничего и не вышло. И ещё мне было стыдно. Мы подняли велосипеды и покатили к дому. Но все-таки что-то там произошло такое со мной, под электрическим столбом. Треск черных проводов – свидетелей моей неудачи заставил меня после вернуться на это место.

Прикатив к обочине, туда, где начиналась лесопосадка и торчащие из неё чёрные столбы, я побоялся оставить велосипед на краю шоссе. Перепрыгнул через бордюр.
Ломая кусты и рискуя проткнуть шины, упорно проворачивал педали. Исцарапавшись о ветки кустов, я пробрался к «месту первой мастурбации».

Провода уже не трещали, а только тяжело гудели, звук усиливался, и я повалил велосипед в кусты. Аккуратно, стараясь не шуметь, как будто боясь вспугнуть что-то, прокрался к основанию знакомого высоковольтника.

Травы под столбом почти не было, и хотя растения, густо поросшие вокруг, скрывали это место со стороны дороги, мне показалось, что кто-то за мной наблюдает, А вдруг это сам Столб? Его гудение усиливалось, учащался ритм, с которым он передавал сообщения всем остальным столбам, да всем домам в городе: «Один маленький мальчик собрался сделать ЭТО тчк».
Квадрат между ног стал чёрным, как будто трава была выжжена там, и стоило только мне ступить на него, электрический разряд сжёг бы меня.

Выдрав велосипед из кустов, не помня себя, в ужасе я улепетывал, накручивая педали, и разделительная линия неслась всё быстрее, сливаясь в сплошную, чтобы вдруг раз и выбросить меня на встречку взрослой жизни. В которой я буду задрачивать журнал «Работница», и по многу раз пересматривать мамины чёрно-белые фотографии, где они с подругами сидят в облегающих платьях, с голыми коленками и улыбаются неизвестному фотографу с каждой страницы фотоальбома, пока я не кончаю, а семейные фотографии украдкой не помещаются обратно на полку.

В общем, из этого позднего майского вечера, дорога несла меня в раннее июньское утро, а жирные майские жуки с линий электропередач падали беззвучно за моей спиной на асфальт и разбивались насмерть, в агонии перебирая лапками, желая этому мальчику счастливого пути.

Летом я обычно уезжал на дачу в подмосковное Софрино. Дедушка на небесном «москвиче» обычно увозил нас туда всех вместе: бабушку, маму и меня. Папа не любил ездить на дачу, потому что это была собственность дедушкиного папы, профессора. В машине было тесно, жутко болели колени. Дедушка водил, как он говорил, «аккуратно», постоянно простаивал на железнодорожных переездах, отключал зажигание на спуске с горок, демонстрировал неподдельную радость, беспрестанно оборачиваясь и улыбаясь.

Дедушкин папа, прадедушка, так я его звал, построил дом сам, по собственным чертежам и на свои же средства. Про него отдельный разговор. Но не суть. С того времени мне особенно запомнились три вещи:
1. В Софрино на даче я впервые реально вздрочнул.
2. В пруду за домом утонула девочка, моя ровесница. Я видел её живой, а через 10 минут узнал, что она утонула. Я тогда долго не мог забыть её лицо. Мерещилось, что она стоит на берегу у пруда, а дальше… Дальше я просто не мог вообразить себе её мертвой, ведь известно, что утопленники синие, и она опять виделась мне стоящей у берега, такая же как несколько минут назад, но не розовая, а синяя.
и 3. Как мы с соседом, Денисом его звали, играли в покер на веранде.

Чем дальше вспоминаю, тем больше вспоминается.
Был ещё чердак, на который я любил лазить, потому что там невероятно таинственно и ещё, конечно же, запретные комнаты дедушкиной сестры. Туда нельзя было заходить, в них вела скрипучая круговая лестница, они запирались на проржавелый ключ, который висел на «общей связке», но именно оттуда были отлично видны девчонки, прыгающие через скакалку. Если бы дедушкина сестра узнала, что ажурные занавески ее запретной комнаты «испачканы» спермой…. Дедушкину сестру я называл «тётей». Тётя! Те места нежной ткани, куда попадало семя, становились темные.

Душ. Я вспомнил, именно душевая кабинка на прадедушкиной даче. Говоря сейчас вам это, я не просто раскрываю тайну, я выдаю самое сокровенное, самое интимное. Единственное, что меня успокаивает, так это то, что вы понятия не имеете, какая это была душевая. И даже если я опишу её досконально, никто и никогда не сможет почувствовать тот запах распаренных деревяшек, не сможет задрать голову вверх, и как я, открыв рот, под водопадом жесткого потока воды раскалившихся от солнца струй, впервые в жизни кончить, разорвав наконец созревшие ткани восприятия.
Во мне в тот момент ожило новое стремление. И следовало скрывать это открытие ото всех.

С открытием новых потрясающих удовольствий изменилась вся моя жизнь. Теперь, теребя член, я с нарастающим ожиданием, в процессе, который в один миг становится необратимым, стремился в экстазе выплеснуть из себя сперму. Ничего лучше я в жизни не испытывал. Впоследствии только «винт», наркотик из лекарства от насморка, да ещё, конечно же, парашютные прыжки доставляли мне сравнимое с онанизмом удовольствие.

О сексе я сейчас не говорю. В сексе всегда присутствует «что-то ещё», а именно «кто-то ещё», кроме тебя, и это совершенно меняет дело.

Сначала мне хватало лишь себя самого под летним душем на прадедушкиной даче. И так продолжалось довольно долго, если не считать небольших, тогда ещё несущественных элементов визуализации. Не нужно было ничего представлять себе, лишь дергай пиписку, и тот момент непременно придёт. Да, прямо из копчика ощущал я движение: сначала это было приятное томление, которое, если не ускорять темп, все равно медленно усиливалось, пока не доходило до точки «невозврата».

И даже если в этот момент прекратить дергать рукой и сильно-сильно сжать член, все равно нельзя «удержать» кайф, стремящийся взмыть экстазом. Затем незамедлительно следовало опустошение.

Теми незначительными элементами визуализации, о которых я упомянул, были советские журналы для женщин. И хотя посвящены они были либо готовке, либо вязанию, в них непременно удавалось найти фотографию или рисунок, которые немедленно приводили в возбуждение. Вторым элементом, если говорить непосредственно о даче, были девчонки.

Родные намекали, иронизируя, что не просто так они приходят с соседских дач к нашим воротам прыгать через скакалку. И мне говорили, что надо выйти и познакомиться. Знакомиться с незнакомыми девочками в одиночку было страшно, и я приглядывался к ним со второго этажа, из запретной тетиной комнаты, одной рукой отогнув занавеску, а другой отчаянно дроча.

Конец летних каникул и возвращение обратно в город, в школу, только обогатило моё новое умение. Сидя как-то на уроке, я вдруг с удивлением и восторгом обнаружил для себя эротичность рисунков в учебниках. Школьницы в чулочках и коротких юбках с линейками, бутафорскими буквами и циркулями в руках соблазняли меня со страниц учебной литературы.

Дома приходила очередь журналов по вязанию. Перелистывая скучную осенне- зимнюю моду, я приспускал штаны весенними коллекциям и не одевал вплоть до зимних.

Ах, книги по искусству. Творения величайших художников всех эпох возрождений манили меня обнаженными частями женских тел. Дошло до того, что я уж заранее знал, что будет на следующей странице, они все до одной были в моей памяти, чего не скажешь о художниках, чьи имена я зачастую даже и не замечал. Труднее всего было дрочить на авангардистские и прочие неклассические картины, но и там я находил, за что зацепиться.

И, наконец, был ещё один чудесный каталог товаров одной крупной западно-немецкой компании. Этот толстенный журнал доставил мне массу наслаждения. Была только одна проблема: каталог постоянно лежал в комнате родителей и доступ к нему был ограничен. Если просматривать каталог с конца, то через несколько десятков страниц открываешь раздел, рекламирующий сауны, бани и всевозможные к ним принадлежности. Там я впервые увидел настоящую фотографию реальной полностью обнаженной женщины. Её сфоткали в сауне таким хитрым образом, что не было видно самого важного. Она даже не смотрела в камеру, а как-бы смущенно глядела куда-то в-сторону-в-бок, но и этого было вполне достаточно.

Понятно, что каждая страница каталога с любым элементом обнаженного женского тела была задрочена мною по многу раз. В разделе «обувь» демонстрировались туфельки. На фотографиях модели позировали в длинных платьях, или показывалась просто часть ножки «до колена» или даже «до щиколотки». Фотографий последнего типа было больше всего, видимо для экономии мест в журнале, и некоторое время я дрочил исключительно на щиколотки. Только в зрелом возрасте я узнал, что это называется «фетишизм». Я узнал ещё много других определений и попадал под каждое из них.

А потом опять наступило лето, и меня отправили в пионерский лагерь на море. На целых сорок дней. Там, на время, я перестал дрочить и, кажется, впервые влюбился.

Возможно, следует сказать, что во времена мастурбации на женские журналы по вязанию, я носил пионерский галстук.

А также жил в маленьком всемирно-засекреченном военном городке, огороженным бетонным забором с колючкой. Эротика цеплялась о штыки рядовых постовых на КПП (проходной), впрочем, им, как потом оказалось, доставались порой и старшеклассницы, и жены офицеров.

Несмотря на строгую воинскую дисциплину и суровые законы, в течение 24 часов выселявших провинившихся всей семьёй, наверное, куда-то за Уральские горы. А для того, чтобы заслужить такое наказание, совершенно не обязательно было трахать жену генерала.

Достаточно было сорвать розу с клумбы перед ДК. Который по всей стране назывался Домом Культуры, а у нас – Домом Космонавтов.

Зато у нас в школе был бассейн. Иногда в нем проходил урок физкультуры, но можно было записаться и в секцию «плаванья». И этот бассейн занимает нехилый кусок моей памяти.

Во-первых, мы, конечно же подглядывали за одноклассницами через глазок в раздевалке. Выбегали в мокрых плавках после урока, наперегонки, сбивая друг друга с ног, мчались к замочной скважине девчачьей переодевалки.

Во-вторых, мы играли в такую игру: когда учитель отлучался из бассейна, мы довольно большой группой мальчишек с брызгами и криками подныривали к какой-нибудь зазевавшейся девочке и мацали её за что успевали. Самым шиком было стянуть трусы или лифчик. Это мало кому удавалось. Самое странное, девочки никому не жаловались, а часто эту «забаву» прерывал свисток тренера – учителя.

И в третьих мы дрочили в душевой. И в переодевалке тоже дрочили. Не помню, когда выяснилось, что мастурбирую в классе не я один, но многие «плавцы» уже как-то органично, без всякого стеснения дрочили вместе. Однажды я удивил всех новым способом, самолично мною придуманным: дрочка о бедро.

Сейчас мне кажется, это звучит немного по-французски. О’Bedro.
Удивительно, но онанируя тогда в душевой бассейна, я не вызывал в памяти ни воспоминания об одноклассницах в раздевалке, ни….. ой, а тут я чуть было не соврал. Одну девочку из нашей «игры» - см. «во-вторых», я все-таки представлял. В тот раз она осталась в бассейне одна, а нас, мальчишек – человек пять. Мы нырнули к ней, и мне удалось провести рукой по её животу. Это было необыкновенно. Честно сказать, это вообще было у меня впервые, потому что раньше я не нырял с остальными. А тут нырнул. И, видимо, по неопытности, не развернулся под водой, и не уплыл потом подальше, как остальные, а вынырнул прямо перед её лицом.

Вот её я вспоминал иногда, дроча в душевой. Как я трогаю её за живот, а потом выныриваю и смотрю прямо в лицо.

А дома опять приходила очередь уже порядком надоевших книг по вязанию и искусству. С той картинки в немецком журнале – каталоге, я снял копию карандашом, через копирку, чтобы всегда была под рукой. А в один чудесный день я вдруг обнаружил, что этажом ниже поселилась девочка. В теплое время, она иногда выходила на балкон с голыми коленками и я, одной рукой удерживаясь о край перил, другой, понятно, наяривал.

Надо обязательно упомянуть один странный факт. У меня была фотография нашего отряда из пионерского лагеря на море. Ещё долгое время, после возвращения я, прежде чем вздрочнуть, брал эту фотографию и, посмотрев на лицо моей «первой любви», почему-то мысленно извинялся перед ней. Я испытывал дискомфорт, если приступал к онанизму без этого ритуала.

Как оказалось, девочка этажом ниже меня тоже заметила, и даже влюбилась. Проучившись пару лет в нашей школе, она уехала с родителями в другой город, и написала мне оттуда письмо признание. Это было уже в 7 классе, и я на тот момент был влюблен в шестиклассницу, поэтому просто проигнорировал её письмо.

Тремя годами позже соседка вернулась….